– Ваш секретарь сообщил, что вы возвращаетесь, – сказал Оттман без всякой преамбулы. – Поэтому мы не стали прибегать ни к каким насильственным мерам до вашего приезда. Они в шесть вечера захватили Дорлэкера и еще двух профессоров и заперли где-то в здании.
Рудольф кивал, разглядывая административный корпус. В окне на первом этаже он увидал Квентина Макговерна. Он уже был аспирантом и даже получил работу ассистента на кафедре химии. Он насмешливо улыбался, глядя на происходящее. Рудольф был уверен, что Квентин его заметил, и чувствовал, что его наглая ухмылка предназначалась лично ему, Рудольфу.
– Что бы сегодня ни произошло, Оттман, – сказал Рудольф, обращаясь к шефу полиции, – я приказываю вам арестовать вон того чернокожего в третьем окне слева на первом этаже. Его фамилия – Макговерн, и если вам не удастся задержать его здесь, арестуйте дома.
Оттман кивнул.
– Они хотят поговорить с вами, сэр. Они хотят, чтобы вы пришли туда к ним и обсудили возникшую ситуацию.
Рудольф энергично закачал головой.
– Я ничего не намерен обсуждать с ними. – Он не собирался вступать с ними в переговоры под фотографией обнаженной жены. – Ступайте и очистите здание.
– Легко сказать, – ответил Оттман. – Я уже трижды был у них и приказывал очистить здание. Они только смеются над нами.
– По-моему, я сказал – очистить корпус. – Рудольф чувствовал, как им овладевает ярость, но пытался сохранить хладнокровие. Он знал, что делает.
– Каким образом? – спросил Оттман.
– У вас есть оружие.
– Надеюсь, вы не имеете в виду огнестрельное оружие? – недоверчиво спросил Оттман. – Насколько мне известно, все студенты не вооружены.
Рудольф колебался, не зная, как поступить.
– Нет, – наконец вымолвил он, – огонь открывать не нужно. Но у вас есть дубинки и слезоточивый газ.
– Но, может, лучше подождать, пока они все устанут и им это надоест? – спросил Оттман. Он выглядел гораздо более усталым, чем все эти студенты в здании. – И если обстановка не улучшится, то вызвать войска?
– Нет, я не желаю, чтобы вы стояли здесь и ждали.
Оттман понимал, что Рудольфу нужно в первую очередь, хотя тот и не сказал об этом ни слова. Ему нужно было убрать как можно скорее эту неприличную фотографию Джин.
– Прикажите своим людям начать с гранат со слезоточивым газом.
– Господин мэр, – возразил Оттман. – Вам придется отдать этот приказ в письменном виде. И поставить под ним свою подпись.
Оттман протянул ему блокнот, и Рудольф, положив его на крыло автомобиля шефа полиции, написал приказ, стараясь, чтобы почерк его был ясным и разборчивым. Он, поставив под приказом подпись, вернул блокнот Оттману, а тот, оторвав верхний листок с написанным и аккуратно сложив его, сунул в карман рубашки. Застегнул карман на пуговичку и только после этого направился к пикету из ожидающих распоряжений тридцати полицейских, чтобы передать им приказ мэра. Он переходил от одного к другому по шеренге, и полицейские начали натягивать противогазы.
Шеренга полицейских медленно двинулась вперед по лужайке к главному корпусу, и в свете ярко горящих прожекторов их тени четко вырисовывались на яркой зеленой траве. Их линия была изломанной и неуверенно извивалась, словно раненая змея, которая не хотела никого кусать, а лишь искала надежное место, чтобы укрыться от своих мучителей. Первая граната полетела через окно первого этажа и разорвалась. Оттуда донесся чей-то крик. В окна полетели другие гранаты, и торчавшие в них лица студентов тут же исчезли, а полицейские, помогая друг другу, стали карабкаться вверх и через окна проникать в здание.
Полицейских было, конечно, мало, и некого было послать к черному ходу, через который убежало большинство мятежных студентов. Едкий запах слезоточивого газа чувствовался уже там, где стоял Рудольф, глядя вверх на все еще висевшую в окне фотографию обнаженной жены. Наконец в окне появился полицейский и, сорвав фотографию, унес ее с собой.
Вся операция закончилась очень быстро. Было произведено около двадцати арестов. У троих студентов шла кровь из головы от полученных ран, а одного полицейские под руки вывели из корпуса. Он крепко прижимал ладони к глазам. Один полицейский сказал, что тот ослеп, но это, скорее всего, временное явление. Среди арестованных Макговерна не было.
Из здания вышел Дорлэкер с двумя профессорами, глаза у них слезились. Рудольф подошел к ним.
– Ну, с вами все в порядке? – спросил он.
Дорлэкер прищурился, чтобы получше увидеть, кто к ним обращается.
– Я не желаю с вами разговаривать, Джордах, – сказал он. – Завтра я сделаю заявление для прессы, и вы узнаете, что я о вас думаю, из своей собственной газеты.
Он сел в чью-то машину и уехал.
– Пойдемте, – обратился Рудольф к Скэнлону. – Отвезите меня домой.
Они отъезжали все дальше от студенческого городка, а машины «скорой помощи», завывая сиренами, неслись им навстречу. Позади них маячил школьный автобус с арестованными студентами.
– Скэнлон, – сказал Рудольф, – с сегодняшнего вечера я уже не мэр этого города. Как вы думаете?
Скэнлон долго молчал, лишь болезненно морщился, глядя на дорогу, да сипел, как старик, когда нужно было делать поворот.
– Да, мистер Джордах, – наконец вымолвил он. – Боюсь, вы уже больше не мэр…
1968 год
В этот раз в аэропорту Кеннеди его никто не встречал. Он был в черных очках, шел неуверенно, словно на ощупь. Он не сообщил Рудольфу о своем приезде, зная от Гретхен, что у того и без него, его полуслепого брата, хлопот полон рот. Однажды зимой, в Антибе, когда он работал на палубе своей яхты, лопнувший линь хлестко ударил его по лицу, и уже на следующий день у него началось головокружение и стало двоиться перед глазами. Томас не подавал вида, убеждал всех, что все в порядке, не хотел зря волновать Кейт с Уэсли. Он написал Гудхарту письмо с просьбой порекомендовать ему какого-нибудь хорошего окулиста и, получив от него ответ, сообщил Кейт, что едет в Нью-Йорк для окончательного оформления развода. Кейт очень хотелось выйти за него замуж, и он ее понимал. Она забеременела, и ребенок должен был появиться на свет в октябре, а сейчас была уже середина апреля.