– Эти ребята, – сказал с завистью Том после четырехдневного пребывания в городе, – решили для себя все проблемы Вселенной.
Ему даже приходила в голову мысль навсегда покинуть «Элгу Андерсен», попытаться найти работу на одной из прогулочных яхт на всех лето, но, как выяснилось, если ты не имеешь лицензии капитана, то тебя могут нанять всего лишь на три-четыре месяца, ну а остальное время года ты свободен, можешь, так сказать, гулять. Как ни любил он Канны, но перспектива голодать в этом городе восемь месяцев в году его, конечно, не привлекала. Все эти муки только ради того, чтобы жить здесь?
Дуайера тоже все это сильно озадачивало, может, даже больше, чем Томаса. Хотя он и не был никогда прежде в Каннах, он любовался всю жизнь лодками, и всегда был рядом с ними. То, что стало открытием для Томаса в зрелом возрасте, для него, Дуайера, было лишь напоминанием о тех неподражаемых удовольствиях, которые он испытал в своем детстве.
В баре частенько бывал один англичанин по имени Дженнингс, смуглый человек невысокого роста, с седыми волосами. Во время войны он служил в британском военно-морском флоте, и сейчас был владельцем, именно владельцем, яхты длиной шестьдесят футов, с пятью каютами. Она, конечно, старая и с причудами, как его мать, рассказывал он, но он знал ее как свои пять пальцев и, ловко ее «уговаривая», ходит на ней по всему Средиземноморью: на Мальту, в Грецию, на Сицилию, вначале как капитан яхты, сдаваемой внаем. У него в Каннах был свой агент, который занимался для него фрахтом, удерживая за свои услуги десять процентов суммы от сделки. Ему сильно повезло, признался Дженнингс. Владелец яхты ненавидел свою жену. Перед смертью, назло жене, он завещал яхту Дженнингсу. Но на подобные случаи в жизни, конечно, рассчитывать нельзя.
Дженнингс самодовольно потягивал анисовку. Его моторная яхта «Гертруда 2», приземистая, чистая и, по-видимому, весьма удобная, стояла на приколе на зиму прямо перед баром, через улицу, и Дженнингс, не оставляя стакана, бросал на нее то и дело нежные, любовные взгляды, – все хорошее должно быть под рукой.
– Какая замечательная жизнь, когда есть своя яхта, должен вам, янки, сказать со всей искренностью. Не нужно надрываться за пару шиллингов в день, таская на горбу тяжести в ливерпульских доках или исходить кровавым потом, смазывая двигатели на какой-нибудь посудине в Северном море, которую там носят по волнам холодные ветры. Я уж не говорю о климате и о налогах. – Он широким жестом руки указал на частокол высоких, с позолоченными неярким солнцем верхушками мачт парусников, стоящих на якоре у пирса. – Вот он, благодатный простор для богача!
– Позвольте задать вам один вопрос, Дженнингс, – сказал Том. Раз он платит за выпивку, то имеет право и задавать вопросы. – Скажите, сколько может стоить яхта приличных размеров, типа вашей, чтобы начать с ней такой бизнес?
Дженнингс зажег трубку, запыхал ею, размышляя над заданным вопросом. Он никогда не спешил, этот Дженнингс. Он уже не служит в британском флоте, не работает грузчиком в доках, поблизости нет ни десятника, ни помощника капитана, кто бы мог заорать на него. У него теперь полно свободного времени, чтобы поразмыслить обо всем основательно.
– Да-а, трудный вопрос вы задали мне, янки, – наконец сказал он. – Яхты похожи на женщин – одни вам достаются дорого, другие – по дешевке, но их цена не может никогда сравниться с получаемым от них удовольствием, – засмеялся он, оценивая собственную шутку, отражающую его чисто земные интересы.
– Ну, минимум, – продолжал настаивать Томас, – назовите минимум.
Дженнингс, почесав в затылке, допил анисовку. Томас заказал еще по одной всем.
– Все дело в везении, – объяснил Дженнингс. – Я знаю людей, которые, не задумываясь, выкладывали на бочку сто тысяч фунтов стерлингов за яхты, созданные лучшими корабельными инженерами, построенные на лучших верфях Голландии или Великобритании, со стальным корпусом, с палубами из тикового дерева, со всеми последними новшествами на борту: радаром, электрифицированными туалетами, кондиционерами, автопилотом, но удача покидала их, они проклинали потом тот день, когда спустили эту проклятую игрушку на воду, и теперь были готовы загнать ее кому угодно за ящик виски, но охотников на такую сделку, как назло, не находится.
– У нас нет таких денег: сто тысяч фунтов стерлингов, – коротко бросил Томас.
– Мы? – переспросил явно озадаченный Дуайер. – Что ты хочешь сказать? Кто это – «мы»?
– Заткнись, – одернул его Томас. – Но ваша яхта ведь не стоит сто тысяч фунтов стерлингов, – обратился он тут же к Дженнингсу.
– Конечно нет, – ответил он, – я никогда и не говорил этого.
– Я спрашиваю о разумной цене, – уточнил Томас.
– Разумная – не то слово, когда речь заходит о яхтах, – сказал Дженнингс. Он уже начинал действовать на нервы Томасу. – То, что кажется вполне разумным одному, другому представляется чистым безумием, если, конечно, вы понимаете, о чем я говорю. Все дело в везении, как я уже сказал. Предположим, у человека есть хорошенькая, уютная маленькая яхта, за которую он заплатил двадцать или, может, тридцать тысяч фунтов, но, оказывается, что его жену на яхте постоянно укачивает; или целый год у него оказался неудачным, и кредиторы гоняются за ним, дыша ему в затылок; или выдался штормовой сезон – опасный для круизного плавания, или произошел спад на рынке; или вполне вероятным может оказаться, что коммунисты захватят Италию или Францию; или вдруг разразится война; или его выслеживают налоговые инспектора: может, он не сообщил, что купил свою яхту на деньги, снятые с никому не известного счета в Швейцарии, так что он прижат, лихорадочно ищет выход, причем ему нужно покончить со всем этим поскорее, но оказывается, на этой неделе, когда ему непременно нужно избавиться от своей злополучной яхты, не находится на нее покупателя, хоть тресни… Вы следите за моей мыслью, янки?