– Ты сильно рискуешь погубить здесь свою репутацию, – сказала Гретхен. – Приводишь сюда женщину в таком ужасном виде.
– Они видели и похуже, – пошутил Рудольф. – Значительно хуже.
– Большое тебе спасибо, братец.
– Я неудачно выразился, – серьезно сказал Рудольф. – На самом деле ты очень красивая женщина.
Но она не чувствовала себя красивой. Она лишь чувствовала, что промокла, что она потрепанная, старая, уставшая, легкоранимая женщина.
– Сегодня вечером я намерена жалеть себя, – сказала она. – Не обращай внимания. Как там Джин?
Вторая беременность Джин закончилась выкидышем, она тяжело это переживала. Когда Гретхен с ней встречалась, Джин ей казалась такой подавленной, такой далекой и отрешенной. Она вдруг обрывала беседу на полуфразе, поднималась из-за стола и уходила в другую комнату. Забросила свои занятия фотографией и, когда однажды Гретхен спросила, собирается ли она к ним вернуться, только печально покачала головой.
– Джин? – переспросил Рудольф. – Ей уже лучше.
К ним подошел бармен, и Рудольф заказал для себя виски, а Гретхен – мартини.
Подняв свой стакан, он сказал:
– С днем рождения!
Оказывается, он не забыл.
– Не будь таким милым со мной, – попросила она его. – Иначе я расплачусь.
Вытащив из кармана продолговатую коробочку, он положил ее на стойку перед ней.
– Ну-ка, примерь!
Она открыла коробочку с названием фирмы «Картье». Там лежали красивые золотые часики. Она тут же сняла с руки свои массивные металлические часы и, надев новые, защелкнула тонкую золотую цепочку. Ну вот – теперь ее время потечет в драгоценной, изысканной оправе. Единственный подарок за день. Она поцеловала Рудольфа в щеку, стараясь сдержать слезы. Нужно заставить себя изменить мнение о нем, подумала она, заказав себе еще один мартини.
– Ну, какие еще у тебя трофеи за сегодняшний день? – шутливо спросил Рудольф.
– Никаких.
– Ну а Билли звонил? – словно невзначай спросил он.
– Нет, не звонил.
– Пару дней назад я столкнулся с ним в студенческом городке, напомнил ему о твоей дате.
– Он, наверное, ужасно занят, – заступилась Гретхен за сына.
– Может, ему не понравилось мое напоминание, – предположил Рудольф. – К тому же он недолюбливает своего дядюшку Рудольфа.
– Он вообще всех недолюбливает, – сказала Гретхен.
Билли поступил в университет Уитби. Окончив среднюю школу в Калифорнии, он заявил ей, что собирается поступать в колледж на востоке страны. А Гретхен в глубине души надеялась, что он поступит в Лос-Анджелесский университет или в университет Южной Калифорнии, чтобы он по-прежнему жил с ней, дома. Но Билли недвусмысленно дал ей понять, что его это не устраивает. Он не хочет больше жить дома. Хотя он был довольно умным и способным юношей, но не любил перенапрягаться, и отметки его были не настолько высокими, чтобы его приняли в какое-нибудь престижное учебное высшее заведение на востоке США.
Гретхен обратилась тогда к Рудольфу с просьбой использовать свое влияние и помочь ему устроиться в Уитби. Билли был принят в университет. Он редко ей писал, иногда ничего не сообщал о себе по два месяца. А когда письма все же приходили, то были очень лаконичными, и в них он в основном перечислял те предметы, которые посещал, делился своими планами на летние каникулы, которые он проводил всегда только на востоке страны. Гретхен работала в Нью-Йорке уже больше месяца, но он ни разу к ней не приехал, хотя отсюда до Уитби рукой подать. До этого уик-энда она была слишком гордой и не хотела сама к нему ехать, но в конце концов она не смогла больше выносить разлуку с ним.
– Что происходит с мальчишкой? – спросил Рудольф.
– Не знаю. Он наказывает меня и заставляет меня так страдать, – ответила Гретхен.
– Чем ты это объясняешь?
– Все из-за Эванса. Я старалась быть осторожной, никогда не оставляла его на ночь у себя, всегда приходила ночевать домой, никогда не уезжала с ним на уик-энды, но, к сожалению, от Билли ничего нельзя было скрыть. Он скоро обо всем догадался, и в наших отношениях наступило охлаждение. Кажется, женщины больше страдают, когда у них есть дети, а не тогда, когда их нет.
– Все пройдет, – уверенно сказал Рудольф. – Это обычная подростковая ревность, больше ничего.
– Хочется надеяться. Он презирает Эванса. Называет его шарлатаном.
– А это так на самом деле?
Гретхен пожала плечами:
– Не знаю, право. Его, конечно, нельзя сравнить с Колином, но в таком случае и меня тоже нельзя сравнить…
– Не унижай себя, – мягко упрекнул ее Рудольф.
– А чем же, как не самоунижением, заняться женщине в сорок лет?
– Оставь, тебе не дашь больше тридцати, – сказал Рудольф. – И в свои тридцать ты такая красивая, такая желанная.
– Ах, дорогой мой братец!
– Эванс собирается на тебе жениться?
– В Голливуде тридцатидвухлетние режиссеры, которым сопутствует успех, не женятся на сорокалетних вдовах, если только те не знамениты и не богаты или и то и другое вместе, – ответила Гретхен.
– Он тебя любит?
– Кто знает…
– А ты?
– Тот же ответ. Мне нравится с ним спать, мне нравится на него работать, я чувствую, что к нему привязана. Он не дает мне забывать, что я женщина. Мне необходимо чувствовать привязанность к мужчине, быть ему полезной, а Эванс оказался как раз таким счастливчиком. Если бы он сделал мне предложение, я бы приняла его, не раздумывая ни секунды. Но он этого не делает.
– Да, счастливые деньки, – задумчиво произнес Рудольф. – Ну, заканчивай. Нам пора. Джин ждет нас дома.